Согласно теории прогресса, нет ни подъемов, ни упадков. Стало привычным, и
не без некоторых оснований, считать, что западный полуостров Евразийского
континента имеет в истории человечества особо важное значение. В качестве
доказательств ссылаются на расцвет классической Эллады, поход Александра
Македонского, создание Римской империи, блестящую живопись эпохи
Возрождения, "великие открытия" и колониальные захваты XVI-XIX вв. Однако
при этом упускается из виду то, что перечисленные "расцветы" были
эпизодами, и не только на фоне Всемирной истории, но и на канве истории
Средиземноморского бассейна. Расцвет Эллады был, по сути дела,
кратковременной гегемонией Афин. Победы Александра вызвали ответные удары
парфян, саков и индусов и крушение македонской самостоятельности. Рим... но
о нем побеседуем специально. А что касается побед испанцев, французов и
англичан над краснокожими, черными, смуглыми и желтыми заокеанскими
этносами, захваченными врасплох, то уже сейчас видно, насколько
недолговечны были завоевания конкистадоров, авантюристов и негоциантов.
Значительно более долгими были эпохи безвременья, о которых европейские
историки не любят писать, но которые станут предметом нашего анализа.
Упадки культуры - столь же важные явления истории, как и ее подъемы. Откуда
же берутся целые столетия без искусства, литературы, философии? Поясним.
В эпохи частых переселений целых народов в иные страны, при взаимном
неприятии чужих культур и при контактах на суперэтническом уровне условия
для сохранения памятников искусства были крайне неблагоприятны. Наследие
римской античности сохранилось только под землей, откуда его начали
извлекать гуманисты в XV в. Дивная иконопись эпохи подъема византийской
культуры стала жертвой иконоборцев. Роскошные золотые и серебряные
украшения угров, алан, русов и хазар были перелиты в монеты и слитки, а те
разошлись по окраинам Ойкумены. Чудные вышивки, тонкие рисунки на шелке,
богатые парчовые одежды, тюркские поэмы, написанные на бересте, истлели от
времени, а героические сказания и мифы о возникновении космоса были забыты
вместе с языками, на которых их декламировали рапсоды. Вот почему эпоху I
тыс. н.э. называют "мрачной", "безвременьем", "культурным застоем" и даже
"дикостью"!
Окольный путь - через изучение истории событий - показал, что описанная
эпоха была творческой, напряженной и трагичной и что не бесплодие души и
разума определило наблюдаемую пустоту, а горение сердец и страстей
испепелило то, что могло сгореть.
Приступая к исследованию глобальных закономерностей этнической истории,
следует сразу же отречься от принципа европоцентризма, который многими
воспринимается как не требующий доказательств. В самом деле, с XVI по
начало XX в. европейские народы захватили полмира путем колониальных
операций, а другую половину - путем ввоза товаров или идей. Последние тоже
приносили немалый доход.
Преимущество европейцев над прочими народами было в XIX в. столь очевидно,
что Гегель построил философию истории на принципе мирового прогресса,
который должен был быть осуществлен германцами и англосаксами, ибо считал,
что все обитатели Азии, Африки, аборигены Америки и Австралии -
"неисторические народы". Но прошло только полтора века... и стало ясно, что
европейское преобладание в мире - не путь прогресса, а эпизод. Америка и
Австралия, как заокеанские продолжения Европы (Западной), непосредственно
связаны с той же линией закономерности, а аналогичные линии уже прослежены
у народов древних, где они дошли до своего естественного конца. Иными
словами, те народы, которых принято называть отсталыми, просто реликты,
пережившие свои расцвет и упадок. Можно сказать, что черные австралийцы,
бушмены, мундруку и даже эскимосы - это старые этносы. Поэтому так бедна их
материальная культура и так фрагментарна культура духовная. Этногенезы -
процессы дискретные, а потому этносам свойственно понятие "возраст".
О старении народов говорилось и писалось очень много, но историками эта
терминология воспринималась как художественная метафора. В самом деле, дети
рождаются, следовательно, поколения обновляются, так что же может стареть?
Вот это-то мы и постараемся показать, исходя на этот раз не из общих
соображений системологии, а из конкретной этнопсихологии, очевидной для
любого историка или этнографа с широким кругозором.
