Американское определение управления

В основе американской управленческой культуры (впрочем, как и европейской) — англосаксонский генотип, ядром которого является рационализм. В нем отчетливо выражен индивидуализм, преимуществен­ная опора на собственные силы, расчетливый кон­курентный прагматизм. Обычно эти качества связы­вают с протестантской этикой и духом капитализма по М.Веберу, наиболее благоприятных для развития рыночной экономики.

Однако в 80-е годы даже американцы вдруг усом­нились в правильности своего пути, начали обвинять школы бизнеса в неправильной ориентации менед­жеров, отрыве от жизни, неоправданном увлечении «наукой управления». Они стали пристально изучать японскую управленческую культуру. Японское эконо­мическое чудо развивалось, имея всего три школы бизнеса. Концепция японского менеджмента предус­матривала подготовку руководителей, прежде всего, посредством опыта. Управленцы различного уровня целенаправленно проводились через цепочку смен должностей в разных подразделениях фирмы. При этом происходило обучение не только делу, но и искусст­ву человеческих отношений. У руководителей посте­пенно культивировались необходимые качества.

Европейская управленческая культура занимает промежуточную позицию между американской и японской культурами. С одной стороны, европейцы имеют школы бизнеса и центры повышения квали­фикации по управлению, как американцы, хотя и не в таком количестве. С другой стороны, управление как вид деятельности, которому нужно учиться, до сих пор в перечне карьерных предпочтений находится не на очень высоком месте и, например, в Англии не входит даже в первую десятку.

Требует отдельного рассмотрения советская управ­ленческая культура. Даже спустя десятилетие, в усло­виях смены эпох на постсоветском пространстве, эта культура по-прежнему остается господствующей. Для нее наиболее характерным было не получение спе­циального управленческого образования, а приобре­тение основательного управленческого опыта и лич­ная преданность рекомендующему. Как отмечали социологи, произошла канонизация принципа «на­чальству видней», который словно обручем сковал инициативу и свободу людей.

Советскую управленческую культуру отличали высокая эффективность и результативность в экстре­мальных условиях и относительно низкая в «нормаль­ные» времена. Управленец часто перемещался с дол­жности на должность, каждая из которых требовала специальных знаний и образования. Экстремальность деятельности в таких условиях становилась правилом.

Успешно приспособилась к послереволюционным реалиям прежняя российская бюрократия. В результа­те такой адаптации утвердилась абсолютная и немыс­лимая для большинства стран мира власть чиновни­ков. Бюрократизм как синоним управленческой культуры был характерен не только для России. В пол­ной мере его смогла на себе испытать и Германия. Однако там педантизм и скрупулезность чиновников компенсировались определенными демократически­ми традициями, соответствующим «народным харак­тером». В России таким противовесом явились неис­полнительность подчиненных, противопоставлявших самодурству начальства каприз собственной отваги (почти по-ленински: в России строгость законов ком­пенсировалась их неисполнением).

Управленческую деятельность отличал не всегда научный и обоснованный характер, большая доля волюнтаристских решений. В целом для советской уп­равленческой культуры была характерна приоритет­ность государственных проблем по отношению к проблемам отдельного человека. Это объективно вело к пренебрежению интересов отдельной личности.

Стремление выстоять и распространить искры Ок­тября дальше требовало сжать время, подняться над ним. Все это придавало управленческой деятельности авральный характер. Даже в послевоенный период, когда идея мировой революции явно потускнела, ав­ралы, став пагубной привычкой, передававшейся из поколения в поколения советских управленцев, про­должали торжествовать. Лозунг первых пятилеток «Да­ешь!» был актуален, как и прежде.

Вместе с тем перманентная экстремальность, дея­тельность по принципу «это надо было сделать вче­ра» позволили выявить и ряд жизнеспособных черт. К ним можно отнести относительную гибкость, уме­ние приспособиться к изменившимся обстоятель­ствам, непредсказуемость поведения и деятельнос­ти, готовность пойти на нестандартные решения.

Истоки советской управленческой культуры. Изло­жение противоречивых черт советской управленчес­кой культуры заставляет задуматься о причинах тако­го ее своеобразия. Наиболее продуктивным будет поиск ответов в анализе российского менталитета с присущим ему христианским смирением и долготер­пением, общинным характером жизнедеятельности, мессианским отношением к окружавшим и населяв­шим Россию народам, постоянной готовностью дать отпор как проискам врагов, так и капризам природы. Вот почему, по мнению И.А. Оганесян (2000), у вос­точных славян преобладает ментальность подданного великой империи, зависящего от указаний всей вы­шестоящей иерархии и вынужденного их выполнять или обходить (ловчить) и при этом всегда надеяться на получаемые сверху блага и на уравнительное их распределение.

Понятие «менталитет» обычно рассматривается в нескольких смыслах. Менталитет (от фр. Mentalite — мышление, дух, образ, действие) — совокупность базовых и достаточно стабильных психологических ориентиров, жизненных установок, моделей поведе­ния, традиций, привычек и навыков, которые унас­ледованы от прошлых поколений и присуши данной социальной группе и определенной культурной тра­диции. В соответствии со взглядами других, ментали­тет — это определенный стереотип восприятия и оцен­ки действительности, индивидуальная картина окружающего мира и поведенческий саморегулятор. Так, по мнению М. Князевой, менталитет — это ми­ровосприятие, мироощущение, способы восприятия мира. То, над чем мы плачем, от чего нам стыдно, чем гордимся, и есть наша ментальность.

Обычно указывают на следующие черты ментали­тета как социально-психологического явления:

* он включает не вполне осознаваемые и нечетко сформулированные идеи и принципы;

* ему присуща лишь определенная изменяемость, без затрагивания сущностных основ;

* он не детерминирован (во всяком случае, не все­цело) социальным строем и производственными от­ношениями;

* он обусловливает возрождение на принципиально новой социальной почве старых стереотипов поведе­ния и легко их закрепляет;

* он слабо подвержен воздействию идеологичес­ких средств (они способны лишь активизировать оп­ределенные аспекты, но в большей степени выявля­ют и высвечивают их, нежели создают).

Для российской (а затем и советской) управлен­ческой культуры восточнославянский менталитет явился благодатной почвой, давшей удивительное своеобразие и живучесть этой культуре. Его форми­рование было предопределено некоторыми социаль­но-экономическими и природными условиями.

Русские начинали свою историю, говоря словами историка СМ. Соловьева, «на девственной почве, на которой история, цивилизация другого народа не оставила никаких следов». Кроме того, нахождение «на краю» Европы не позволило «чуждым» влияниям интенсивно и серьезно воздействовать на российс­кий народ.

На формировании российского менталитета очень сильно повлияли огромные масштабы территории страны, обусловившие социально-психологическую удаленность периферии от центра («до Бога высоко, до царя далеко»). Это зачастую вело к вынужденной «вольнице» действий, граничившей с самоуправством и беззаконием. Важную роль сыграло также многооб­разие национальных культур народов России (после­днее, кстати, обусловило уважение и терпимость к другим культурам и народам. Нравственным стерж­нем традиционной российской ментальности были православные ценности.

Природа и прежде всего лес, степь и река как ос­новные стихии, говоря словами историка В.О. Клю­чевского, «приняли живое и своеобразное участие в строении жизни и понятий русского человека». Имен­но стихия природы развила в русском человеке «из­воротливость в мелких затруднениях и опасностях, привычку к терпеливой борьбе с невзгодами и лише­ниями».

Российская ментальность формировалась в усло­виях общения как с европейскими, так и с азиатски­ми народами, что уже само по себе было феноме­нально. Серьезное влияние оказало более чем двухсотлетнее монголо-татарское иго: лихая удаль, постоянное расширение зоны обитания, свободолю­бие.

Каковы же своеобразные черты восточноевропей­ского менталитета, показавшие его непохожесть на все остальные? К числу главных отнесем следующие:

* противоречивость, крайности и колебания. В на­шем менталитете они срослись накрепко. Они и есть самая отличительная черта российского характера. «Своей привычкой колебаться и лавировать между не­ровностями пути и случайностями жизни великоросс часто производит впечат­ление непрямоты, неискренности», — подчеркивал В.О. Ключевский. Во всем доходим не до сути, а до края, как сказал поэт Пастернак. И здесь, на краю, русский человек начинает осознавать себя. Вот какими эпитетами характеризует русскую душу Н. Бердяев — «безграничность, бесформенность, широта, устремленная в бесконечность».