У.Найссер___________________________________________________

ЧТО ТАКОЕ КОГНИТИВНАЯ ПСИХОЛОГИЯ?

После первой мировой войны и до 60-х гг. бихевио­ризм и психоанализ (или их ответвления) настолько доми­нировали в американской психологии, что когнитивные Процессы были почти совсем преданы забвению. Не многие психологи интересовались тем, как приобре­тается знание. Восприятие — наиболее фундаменталь­ный когнитивный акт — изучалось главным образом небольшой группой исследователей, следовавших «ге-штальтистской» традиции, а также некоторыми други­ми психологами, интересовавшимися проблемами изме­рения и физиологии сенсорных процессов. Ж. Пиаже и его сотрудники изучали когнитивное развитие, однако их работы не получили широкого признания. Работы по вниманию отсутствовали. Исследования памяти никогда не прекращались полностью, однако они были сосредо­точены в основном на анализе запоминания «бессмыс­ленных слогов» в строго определенных лабораторных ситуациях, применительно к которым только и имели смысл получаемые результаты. Вследствие этого в гла­зах общества психология оказалась наукой, занимающей­ся главным образом сексуальными проблемами, приспо­собительным поведением и контролем за поведением.

В последние несколько лет ситуация коренным образом изменилась. Психические процессы снова оказались в центре живого интереса. Возникла новая область, называемая когнитивной психологией. Она изучает восприятие, память, внимание, распознавание конфигураций, решение задач, психологические ас­пекты речи, когнитивное развитие и множество дру­гих проблем, в течение полувека ожидавших своей очереди. Специальные журналы, некогда перегружен­ные статьями о поведении животных, заполнены сей­час отчетами о когнитивных экспериментах; то и дело возникают новые журналы: «Cognitive Psychology», «Cognition», «Memory and Cognition», «Perception and Psychophysics».

Такой ход событий был обусловлен несколькими причинами, однако важнейшей из них было, видимо, появление электронно-вычислительных машин (ЭВМ). Дело не только в том, что ЭВМ облегчает проведение экспериментов и делает возможным тщательный ана­лиз получаемых результатов. Оказалось, что опера­ции, выполняемые самой электронно-вычислительной машиной, в некоторых отношениях аналогичны ког­нитивным процессам. ЭВМ получает информацию, ма­нипулирует символами, сохраняет в «памяти» элемен­ты информации и снова их извлекает, классифицирует информацию на входе, распознает конфигурации и т. д. Делает ли она все это именно так, как человек, пред­ставлялось менее важным по сравнению с тем, что она вообще способна это делать. Появление ЭВМ послу­жило давно уже необходимым подтверждением того, что когнитивные процессы вполне реальны, что их можно исследовать и даже, может быть, понять. Вме­сте с ЭВМ появился также новый словарь и новый набор понятий, относящихся к когнитивной деятель­ности; такие термины, как информация, вход, перера­ботка, кодирование и подпрограмма, стали обычным делом. Некоторые теоретики начали даже утверждать, что все психологические теории должны быть явным образом сформулированы в виде машинных про­грамм. Другие не соглашались с этим и продолжают не соглашаться, никто, однако, не сомневается в важ­ности аналогий с компьютером для современной пси-хологии.

По мере развития концепции переработки информа­ции попытка прослеживания движения потока инфор­мации в «системе» (т. е. в мозгу) стала первоочередной целью в этой новой области. (Именно так сформулировал эту цель и я в книге «Когнитивная психология».) Быст­рое развитие нескольких новых экспериментальных методов, предложенных Бродбентом, Сперлингом, Стер-нбергом и другими, породило опьяняющее чувство про­гресса. Эти методики были только началом; за ними последовал настоящий поток новых методов, большин­ство из которых основывалось на точной временной регистрации стимулов и ответов и полностью исключа­ло при этом необходимость интроспекции. Умножение этих остроумных и в научном отношении безупречных методов создавало впечатление, что когнитивная психо­логия сумеет избежать все те ловушки, в которые попа­ла старая психология, — многие и сейчас склонны так думать.

Этот оптимизм был, видимо, преждевременным. Изу­чение процессов переработки информации становится все более распространенным и престижным, однако оно пока еще не связано с такой теорией человеческой при­роды, которая могла бы найти себе применение за преде­лами лаборатории. И даже в лаборатории ее основные постулаты не выходят за рамки той компьютерной моде­ли, которой она обязана своим существованием. То, как люди действуют в реальном мире, как они взаимодейству­ют с ним, по-прежнему не принимается в расчет. Дей­ствительно, постулаты, лежащие в основе большинства современных работ, посвященных переработке инфор­мации, удивительно мало отличаются от постулатов инт­роспективной психологии XIX в., несмотря на отказ от ин­троспекции как таковой.

Если когнитивная психология будет и впредь столь тесно связана с этой моделью, ей придется, видимо, столкнуться с трудностями. Недостаточная экологиче­ская валидность, безразличие к вопросам культуры, от­сутствие среди изучаемых феноменов главных харак­теристик восприятия и памяти, как они проявляются в повседневной жизни, способны превратить такую пси­хологию в узкую и неинтересную область специальных исследований. Уже есть признаки того, что именно это и происходит. Возникновение новых методик больше не вселяет надежд, а скорее действует угнетающе. В своей недавней работе Аллан Ньюэлл приводит ни много ни мало 59 экспериментальных процедур, используемых в настоящее время. Он явно выражает сомнение в том, что еще одно «поколение» исследований этого типа и разработка еще большего числа методов, сделают нас сколько-нибудь мудрее. 57 процедур из списка Ньюэл-ла предполагают искусственные лабораторные ситуа­ции; единственные методики, в которых есть какая-то доля экологической валидности, связаны с игрой в шахматы и рассматриванием Луны.

Изменить эту тенденцию можно, как я думаю, толь­ко придав когнитивным исследованиям более «реали­стический» характер в нескольких смыслах этого слова. Во-первых, представители когнитивной психологии дол­жны приложить большие усилия для понимания по­знавательной активности в том виде, какой она имеет в обычной среде в контексте естественной целенаправ­ленной деятельности. Это означает не прекращение ла­бораторных экспериментов, а сосредоточение внимания на экологически более важных переменных, чем те, ко­торые оказываются легкодоступными для манипулиро­вания в эксперименте. Во-вторых, придется уделить больше внимания деталям того реального мира, в ко­тором обитают воспринимающие и мыслящие индиви­ды, а также тонкой структуре информации, предостав­ляемой им этим миром. Возможно, мы тратим слишком много усилий на построение гипотетических моделей психики и слишком мало занимаемся анализом той сре­ды, для обеспечения взаимодействия с которой она фор­мировалась. В-третьих, психология должна как-то учи­тывать тонкие и сложные когнитивные навыки, которые люди действительно способны приобретать, а также то обстоятельство, что эти навыки претерпевают система­тические изменения. Удовлетворительная теория когни­тивной активности человека едва ли может быть резуль­татом таких экспериментов, где неопытным испытуемым приходится выполнять новые и бессмысленные задачи. Наконец, представители когнитивной психологии дол­жны интересоваться тем, как связана их работа с более фундаментальными проблемами.

Цель данной книги состоит в том, чтобы показать, что такая задача вполне осуществима. Действительно, соответствующая работа уже ведется; существует много плодотворных направлений исследований, на которые она способна опереться. Генетические исследова­ния Пиаже и Бауэра, работы по восприятию Джеймса и Элеоноры Гибсонов, возобновившийся интерес к есте­ственным когнитивным картам, к семантическим тео­риям языка и к наблюдению за усвоением языка в обыч­ных условияхь — эти и многие другие исследования можно рассматривать как вклад в содержательную когнитивную психологию. На них я и буду в основном опираться в дальнейшем. Там, где подобные исследо­вания пока отсутствуют, придется заполнять пробелы гипотезами и умозрительными рассуждениями. Даже если некоторые из моих теоретических построений окажутся ложными, они могут помочь другим предло­жить собственные более адекватные гипотезы.

Хотя моя цель — рассмотреть все аспекты познава­тельных процессов в контексте реальной жизнедеятель­ности, большинство последующих рассуждений будет иметь отношение только к восприятию. Отчасти это связано с тем, что восприятие представляет собой ос­новную когнитивную активность, порождающую все остальные виды. Однако еще важнее то, что в восприятии встречаются когнитивная активность и реальность. Я не думаю, что большинство психологов правильно понима­ют природу этой встречи. Доминирующая точка зрения состоит в превознесении воспринимающего: утвержда­ется, что он перерабатывает, трансформирует, переко­дирует, ассимилирует и вообще придает форму тому, что в противном случае было бы бессмысленным хаосом. Этот подход не может быть правильным; назначение восприятия, как и эволюции, несомненно, состоит в раскрытии того, что же действительно представляет собой окружающая среда, и в приспособлении к ней.

Резко возражая против концепции переработки ин­формации, Джеймс Гибсон предложил такую теорию восприятия, в которой внутренние психические процес­сы вообще не играют никакой роли; воспринимающий непосредственно собирает информацию, предлагаемую ему окружающим миром. Концептуальная схема, раз­работанная Гибсоном в рамках данной теории, весьма конструктивна, и я буду широко опираться на нее. Тем не менее гибсоновская точка зрения на восприятие так­же представляется неадекватной, хотя бы потому, что в ней очень мало говорится о вкладе воспринимающего в перцептивный акт. В каждом воспринимающем организме должны существовать определенного рода струк­туры, позволяющие ему замечать одни аспекты среды больше, чем другие, или вообще что-либо замечать.

Схема

Видимо, нет лучшего слова, чем бартлеттовская «схе­ма», для обозначения главной когнитивной структуры восприятия. (Бартлетт не был вполне доволен им, то же самое я могу сказать и о себе.) Поскольку этот термин уже ранее широко употреблялся во множестве значе­ний, я попытаюсь как можно более четко определить, что я под ним понимаю. Схема — это та часть полного пер­цептивного цикла, которая является внутренней по от­ношению к воспринимающему, она модифицируется опытом и тем или иным образом специфична в отноше­нии того, что воспринимается. Схема принимает инфор­мацию, как только последняя оказывается на сенсорных поверхностях, и изменяется под влиянием этой инфор­мации; схема направляет движения и исследовательс­кую активность, благодаря которым открывается доступ к новой информации, вызывающей в свою очередь даль­нейшие изменения схемы (см. рис.).

С биологической точки зрения схема — часть нерв­ной системы. Это некоторое активное множество фи­зиологических структур и процессов; не отдельный центр в мозгу, а целая система, включающая рецепторы, афференты, центральные прогнозирующие элементы и эфференты. Внутри самого мозга должны существовать какие-то образования, активностью которых можно было бы объяснить организацию схемы и ее способность к модификации: объединения нейронов, функциональные иерархии, флуктуирующие электрические потенциалы, а также другие, пока неведомые нам вещи. Мало веро­ятно, что столь сложная физиологическая активность может быть описана в терминах однонаправленного потока информации или единой временной последова­тельности операций. Она не просто начинается на пе­риферии и через какое-то время достигает определен­ного центра; подобная активность должна включать в себя много различных реципрокных и латеральных свя­зей. Она не можеттакже начинаться в какой-то опреде­ленный момент времени и завершаться в другой; непре­рывное функционирование различных подсистем тем или иным образом накладывается друг на друга, порож­дая тем самым множество «хранилищ информации» самых разных видов. Важно, хотя и чрезвычайно трудно, понять, что представляют собой эти структуры с физи­ологической точки зрения. Сейчас, однако, моя цель состоит лишь в том, чтобы понять их связь с перцептив­ным циклом, частью которого они являются. Восприятие предполагает реальный мир в той же мере, как и нервную систему.

Функции схем можно проиллюстрировать посред­ством нескольких аналогий. Если рассматривать схе­му как систему приема информации, то ее можно в ка­ком-то смысле уподобить тому, что на языке програм­мирования вычислительных машин называют форматом (format). Форматы определяют, к какому виду должна быть приведена информация, чтобы можно было дать ей непротиворечивую интерпретацию. Другая информация будет либо игнорироваться, либо вести к бессмыслен­ным результатам. Эта предварительная спецификация, однако, не должна быть чрезмерно строгой. Как уже упоминалось, схема способна работать на различных уровнях обобщенности. Вы можете быть готовыми к тому,

чтобы увидеть «что-то», или «кого-то», или своего шури­на Джорджа, или улыбку на лице Джорджа, или даже циничную улыбку на лице Джорджа.

Схема эта не просто формат; она функционирует также в качестве плана того типа, о котором писали Миллер, Галантер и Прибрам в своей богатой плодо­творными идеями книге. Перцептивные схемы — это планы сбора информации об объектах и событиях, по­лучения новой информации для заполнения формата. Одной из их функций в случае зрения является направ­ление исследовательских движений головы и глаз. Но схема определяет воспринимаемое даже тогда, когда явные движения отсутствуют (слушание — хороший тому пример), поскольку любая информация воспри­нимается только в том случае, если имеется раз­вивающийся формат, готовый к ее приему. Информа­ция, не соответствующая такому формату, остается неиспользованной. Восприятие по самой своей при­роде избирательно.

Аналогия между схемами, форматами и планами не является полной. Настоящие форматы и планы пред­полагают резкое разграничение между формой и со­держанием, которого нет в случае схем. Информация, заполняющая формат в какой-то момент циклического процесса, становится частью формата в следующий мо­мент, определяя то, как будет приниматься дальнейшая информация. Схема не только план, но также и испол­нитель плана. Это структура действия, равно как и структура для действия.

Активность схемы не зависит от какого-либо внеш­него источника энергии. При наличии информации нужного вида схема примет ее и, может быть, вызовет действия, направленные на поиск новой информации. Но у организма имеется много схем, связанных друг с другом сложным образом. Экстенсивные схемы, как правило, содержат в себе менее широкие схемы. В та­ких случаях экстенсивные схемы часто определяют, или «мотивируют», активность содержащихся в них схем. Мотивы — это не чужеродные силы, вызывающие к жизни обычно пассивные системы; это просто более широкие схемы, принимающие информацию и направ­ляющие действия в более крупном масштабе. Следует отметить также, что активности, направляемые двумя схемами, могут вступить в конфликт друг с другом или даже оказаться совершенно несовместимыми. То, что происходит в таких случаях, называется избирательным вниманием.

Если прибегнуть к генетическим аналогиям, схе­ма в любой данный момент времени напоминает ско­рее генотип, чем фенотип. Она делает возможным раз­витие по некоторым определенным направлениям, но конкретный характер такого развития определяется только взаимодействием со средой. Было бы ошибкой отождествлять схему с воспринимаемым, точно так же как ошибочно отождествлять ген с какой-то опреде-ленной-частью взрослого организма. Можно сказать, что восприятие определяется схемами в том же смыс­ле, в каком наблюдаемые свойства организма опреде­ляются соответствующими генами; восприятие явля­ется результатом взаимодействия схемы и наличной информации. В действительности восприятие и есть такое взаимодействие.

Конструируя предвосхищающую схему, восприни­мающий осуществляет некий акт, включающий как ин­формацию от среды, так и его собственные когнитивные Механизмы. Он сам изменяется в результате получения Новой информации. Это изменение не сводится к созда­нию внутренней копии там, где раньше ничего не было; речь идет об изменении перцептивной схемы, так что следующий акт потечет уже по другому руслу. Из-за Таких изменений, а также из-за того, что мир открывает квалифицированному наблюдателю бесконечно богатую информационную фактуру, два перцептивных акта ни­когда не являются тождественными.

Обсуждая понятие схемы, нельзя обойти молчани­ем два важных понятия, имеющих с ним по крайней мере фамильное сходство. Первое предложено Марвином Минским и относится к-области искусственного интел­лекта и робототехнике, другим мы обязаны социологу Эрвину Гоффману. Любопытно, что оба воспользовались одним и тем же словом рамка (frame). Хотя на первый взгляд эти понятия имеют мало общего, оба они отража­ют попытку подчеркнуть решающую роль, контекста и значения в когнитивной активности... Минский (влабо-ратории которого главным образом были, выполнены эти работы) пришел тем не менее к выводу, что адекватное

распознавание и описание ситуации реальных сцен никогда не будут возможны на основе одних только по­лученных в данный момент входных сигналов. Он пола­гает, что для каждой новой ситуации у ЭВМ должна быть готова рамка или иерархия рамок, предвосхищающих основные моменты того, что должно появиться. Если ЭВМ осматривает комнату, она должна ожидать, что найдет стены, двери, окна, мебель и т. д.; только таким образом можно интерпретировать наличную информа­цию, оказывающуюся в противном случае принципиаль­но неоднозначной. Минский считает, что в отсутствие информации такая система будет осуществлять «апри­орное означивание», например постулировать суще­ствование стены с правой стороны, даже если она не получила каких-либо релевантных подтверждений...

Понятие сбора информации является центральным как в моих рассуждениях, так и в аргументации Гибсо-на... Воспринимающий также представляет собой фи­зическую систему, находящуюся в контакте с оптическим потоком. Состояние такой системы отчасти определяется структурой этого потока; это означает, что системе пере­дается информация. Когда это происходит, т. е. когда нервная система выделяет структуру света, мы говорим, что информация собрана воспринимающим. Если сама информация — те аспекты оптической структуры, кото­рые оказали воздействие на воспринимающего, — спе­цифицирует свойства реальных объектов, имеет место восприятие этих свойств и объектов.

Сбор информации требует соответствующей пер­цептивной системы — соответствующей в том смысле, что ее состояние может быть целесообразно изменено контактом со структурированным светом. Часто утвер­ждается, что эта система (называемая здесь схемой) должна, перерабатывать доступную ей информацию. Этот термин может ввести в заблуждение. Информация как таковая не меняется, поскольку она уже содержа­лась в свете. Схема собирает информацию, меняется ею, использует ее.

Схемы формируются по мере накопления опы­та. Сбор информации сначала происходит грубо и неэффективно, как и обеспечивающая непрерыв­ность перциптивного цикла исследовательская ак- тивность. Только благодаря перцептивному научению мы приобретаем способность к восприятию все более тонких аспектов окружения. Схемы, существующие в каждый данный момент, являются продуктом индиви­дуального-жизненного опыта, а также самого актуаль­но разворачивающегося цикла. Теории, которые не учитывают возможности развития, не могут всерьез считаться теориями когнитивных процессов человека. Факт перцептивного научения предполагает, что в Каждый момент времени, А₁, состояние схемы каким-то образом связано с ее состоянием в предшествующий момент, А_о. Согласно определению передачи информа­ции можно было бы утверждать, что от А_о к А₁ была «передана» информация. Однако гораздо понятнее бу­дет, если мы скажем, что информация была «сохране­на», или «удержана». Таким образом, схемы позволяют нам не только воспринимать текущие события, но и удерживать информацию о событиях, имевших место в прошлом.

Понятие сохранения информации играет ключе- вую роль в большинстве современных теорий памяти. Часто можно слышать утверждение, что функцио-нирование мозга напоминает, в сущности, работу боль-шой библиотечной поисковой системы. С этой точки зрения следы, оставляемые событиями прошлой жиз-ни индивида, накапливаются на библиотечных полках (в долговременной памяти) и время от времени извле-каются оттуда в целях сознательного просмотра. Если библиотекарь не может их обнаружить, то имеет место забывание. Каковы бы ни были достоинства такого подхода, я здесь имею в виду нечто иное. Индивида, располагающего неактивной в данный момент схемой, нельзя считать владельцем некой конкретной умствен­ной собственности. Он является всего лишь организ­мом, обладающим определенными потенциальными возможностями. Неактивные схемы суть не объекты, а лишь аспекты структуры нервной системы. Хотя они и удерживают информацию в специальном смысле слова, она собирается не таким образом, как это происхо­дит в случае информации, содержащейся в свете. Факт сохранения проявляется лишь в специфике предвосхи­щения, сопровождающего использование схемы (...)

В жизни человека нет такого периода, когда он был быполностью лишен схем. Новорожденный, открывая глаза, видит мир, бесконечно богатый информацией: он должен быть хотя бы частично готовым к тому, чтобы начать перцептивный цикл и подготовиться к после­дующей информации.

В таком случае придется признать, что даже самые маленькие дети обладают некоторым врожденным пер­цептивным снаряжением — не только органами чувств, но и нейронными схемами для управления ими. В то же время нам не нужно признавать слишком многого. Ста­рая платоновская идея о том, что любое значение явля­ется врожденным, представляется совершенно неадек­ватной меняющимся условиям жизни человека. Люди должны познавать свой мир; они не знают заранее, ка­ким он будет, и они никогда не узнают о нем всего, как бы умны и проницательны они ни были. По моему мне­нию, младенцам известно, как найти путь и познако­миться с тем, что их окружает, а также то, как органи­зовать полученную информацию таким образом, чтобы она помогла им получить ее еще больше. Даже эти их знания очень ограничены, однако для начала этого вполне достаточно.

Существует множество экспериментальных подтвер­ждений сказанному. Для мланденцев характерно много различных видов поведения по сбору информации; с самого начала они вовлечены в осуществление цикли­ческой перцептивной активности: смотрят в направлении звука, следят глазами за предметами и тянутся к вещам, которые видят (...)

Перцептивное развитие происходит не автоматиче­ски, под воздействием врожденных механизмов, незави­симо от среды. Цикл из предвосхищения и сбора инфор­мации, связывающий воспринимающего с миром, может развиваться только по путям, предлагаемым миром (...)

В нормальном окружении большинство доступных восприятию объектов и событий обладает значением.

Они предоставляют разнообразные возможности для действия: указывают на то, что уже случилось или еще должно случиться; естественно включаются в более широкий контекст и обладают индивидуальностью, вы­ходящей за рамки их элементарных физических свойств. Эти значения могут восприниматься и действительно воспринимаются. Мы видим, что данное выражение лица представляет собой циничную усмешку, или что

предмет на столе — ручка, или что вон там под надпи­сью «Выход» есть дверь. Читая или слушая, мы воспри­нимаем значения слов и предложений, ход рассуждений и оттенки эмоций. Такое восприятие часто кажется пря­мым в том смысле, что мы осознаем значения, какбы не замечая физические детали, из которых они строятся. По крайней мере мы часто не можем описать эти детали (как определить циничную усмешку?) и быстро забыва­ем их, даже если потенциально на них можно указать (начиналось ли предыдущее предложение словами «Та­кое восприятие...» или «Это восприятие...»?).

Если восприятие представляет собой циклическую активность такого рода, как показано на рис. 1, нет не­обходимости приписывать значение либо только среде, либо только воспринимающему, а также удивляться тому, что значение осознается раньше (или в отсутствие) фи-зических характеристик, от учета которых оно, очевид-но, зависит. Для восприятия любого аспекта объекта — будь то значение улыбки вашего шурина Джорджа или относительная длина его бровей и рта — требуется вре­мя. Ваши схемы развиваются по-иному в каждом из этих случаев, и вы осуществляете различные исследователь­ские движения глаз для получения соответствующей информации. В одном случае вы ищете и находите на лице дополнительные признаки улыбки, определенные движения, которые характеризуют динамику улыбки во времени, ищете и находите (в течение большего периода времени) какие-то поступки Джорджа, дополнительно подтверждающие наличие у него соответствующего чувства. В другом случае вы, возможно, будете искать информацию, уточняющую, например, действительно ли уголки его рта ближе подтягиваются к краю лица, чем брови. Увидите ли вы значение улыбки или только ее форму, зависит от того, в какой перцептивный цикл вы вовлечены, а не от какого-либо единичного мгновенного сигнала и его переработки в вашей голове. Логически ни один из рассмотренных видов восприятия (а таких видов в этом смысле существует бесконечное множество) не предшествует другому. Восприятие геометрических свойств не осуществляется на более низком уровне переработки, чем восприятие значения; нет также оснований полагать, что оно возникает раньше в перцептив­ном развитии ребенка.